Королева
Марго
(сценарий
многосерийного фильма)
Рабочее
название - “Канава”
В
ролях:
Марго
– Маргарита Пушкина
Холст – Владимир Холстинин, “Ария”
Грановский – Алик Грановский, “Мастер”
Лекс – Lexx,
“Мастер”
Маврик – Сергей Маврин, “Маврик”
Лёша Хорёк – Алексей Харьков, “Маврик”
Стыр – Артём Стыров, “Маврик”
Теря – Сергей Терентьев, “Кипелов”
Кипелыч – Валерий Кипелов, “Кипелов”
Дуб – Виталий Дубинин, “Ария”
Попов – Сергей Попов, “Ария”
Елин – Александр Елин
Хирург – Александр Залдостанов, “Ночные
волки”
Маня – Александр Манякин, “Кипелов”
Макадаш – Маня, Катя, Даша, собаки С. Маврина
Большаков – Андрей Большаков, “Music
Box”
В эпизодах:
Прихолстни,
фанаты, гопники, скины, менты, санитары, бесы.
При съёмках фильма ни одного
вышеперечисленного негодяя не пострадало
Женский
голос за кадром:
“Настоящие
поэты должны умирать в нищете, в канаве…”
Маргарита
Пушкина, “Ария Маргариты”
Первая серия
Недалёкое, но
очень светлое будущее. Центр Москвы.
Роскошная канава, обложенная цветами и
позументами. Кругом фанаты, менты и
заслуженные металлисты Российской
Федерации. Все плачут (кроме ментов).
Внезапно через оцепление прорывается какая-то
странная длинноволосая фигура с гитарой
наперевес и бросается к канаве. Достигнув
канавы, фигура бухается на колени и
начинает голосить:
- Марга-а! Вернись, я всё прощу!!!
Это Владимир Холстинин. Сзади на него
набрасываются менты и грубо оттаскивают
безутешного металлиста в сторону.
Пока они разбираются с Холстом, оцепление
прорывается ещё в нескольких местах, и к
канаве подбираются “мастера” Грановский и
Lexx. Алик
звучно ударяет по струнам странного
самодельно-деревянного баса, а Лекс,
захлёбываясь слезами, завывает:
- Лето сушит день, лето сушит ночь – оголило
дно! Изошёл огнём, смехом и слезой
сумасшедший дом! Маргарита-а-а! Вернись! Нас
в психдом посадили!
Тут вновь появляются менты, хватают “мастеров”
и оттаскивают за оцепление. Там их уже ждут
мощные санитары, готовые скрутить бедняг и
отвезти обратно в психушку, откуда Граныч с
Лексом, собственно, и сбежали.
Но к канаве стремглав летят уже новые
тени. Одна из них почему-то ярко-рыжая.
Это Маврик. Нависнув над канавой, он вопит
на манер “Заклинания”:
- “А теперь забудь всё то, что ты узнал!” (виноватым
голосом) Прости, Марго! Я сам не знал, что
говорил! Я тогда пьяный был! Мы с Кипелычем
кефиром набухались! Больше не будем! “Представь
себе Небесный Океан!” Океан представь,
Марга! Небесный! Нам рано в рай! Слышишь? “Там
твоя волна – вихри света и тепла”, тебе
хорошо, а нас туда не пустят! “Но разрушает
сон заклятие моё!” Встань, Марго! Проснись,
у-у-у-у!
Поняв, что заклинание не срабатывает, Рыжий
Дьявол пытается давить на жалость. Он
подтаскивает к канаве Лёшу Харькова и
начинает причитать:
- Маргарита! О детях подумай! Как же дети? Чьи
песни они играть будут?! (тут он больно
тыкает Харика в бок и грозно шипит: “Быстро
в рёв!”. Харик послушно начинает реветь и
утирать глазёнки кулачками). Марго! Они
будут на демонстрации ходить в день твоего
рождения! С плакатами! “Спасибо товарищу
Пушкиной за наше счастливое детство!” У-у-у-у!
В этот момент “неправильного ангела”
Маврина хватают менты, и он тоже исчезает за
спинами санитаров. Лёшу Хорька утаскивают в
детское отделение милиции.
Внезапно в толпе слышится возмущённый рёв,
менты разлетаются, как бумажные фигурки, и
на сцене действия возъявляется Теря. Он
рвёт и мечет.
- “Засыпай, на руках у меня засыпай…” –
вроде начинает он, но тут же сплёвывает и
поправляется: - Тьфу! “Какая грязь, какая
власть!” Марго, вылезай из канавы! Там
грязно и холодно, ты же простудишься, чёрт
тебя побери… Тебя? Нет, тебя лучше не надо…
лучше меня побери… Хотя меня тоже не надо…
Во, придумал! Чёрт Холста побери!
(Впрочем, Холста в это время и так пробирает
изрядный чёрт, ибо его пытаются запихать в
психовозку санитары).
В это время к канаве прибывает новое
подразделение спецназа и набрасывается на
Терентьева. Его тоже уволакивают к
санитарам.
Слышится властный крик:
- Пропустите! Я – Хирург!
Один из ментов:
- Тут пока что врачи не нужны!
Хирург, в пол-оборота:
- Я тебе счас так врежу – тебе никакие врачи
не помогут!
Он проталкивается к канаве.
- Марго! – кричит он. – Марго! Воскресни! Во
имя Святого Харлея, восстань из Ада!
Спецназ не дремлет, и Хирурга тоже
оттаскивают.
Наступает временное затишье. Внезапно из
канавы слышится грозный рокот, словно
разверзается земля, и из недр раздаётся
трубный глас Маргариты:
- П О Ш Л И Н А
Ф И Г ! ! !
За ним следует конкретный взрыв фанатского
плача.
Понемногу всё затихает. Но к фанам уже
закралось сомнение. Многие начинают орать:
- Где Кипелов? Пусть он просит!
Понемногу отдельные крики фанатов
перерастают в откровенный вой. Они требуют,
чтобы Маргариту вышел просить Кипелов. Кипа,
как назло, нигде не наблюдается. Безумный
Холстинин от санитарной машины пытается
заорать что-то вроде “Предатель, мать его
за ногу!”, но ему зажимаются рот, и вместо
вышеуказанной фразы до фанатов долетает
только краткий и маловнятный приказ: “П…
ой! (кто-то из санитаров дал Холсту хорошего
пинка в успокоительных целях)… мать его за
ногу!”
Часть верных Его Величеству Холсту Первому
(и Последнему) фанатов срочно отправляется
на задание с целью “поймать за ногу”
господина Кипелова.
Впрочем, трудиться ловить Кипелыча, тем
более за ногу, вовсе и не требуется. Он верен
Металлу. Укрывшись от любопытных глаз в
отдалении, вместе с Дубом и Маней он
придумывает план: как пробраться в святую
святых – в грязную и холодную канаву. Они
практически придумали, что делать, вот уже
идут к канаве, но тут их на полпути
опережает какой-то странный небритый
человечек с гениально-безумными глазами.
Проорав Дубу в лицо булгаковское “В
очередь, сукины дети, в очередь!”, он
прорывается к канаве, валится перед ней и
начинает ябедничать:
- Маргарита, Маргарита! Эти сволочи
загрузили меня работой!!! Марго, я без тебя
не справлюсь! Вернись, Марго! Три текста “Мастеру”,
три “Маврику”, “Ария” вообще обнаглела,
им нужно семь штук и всё это за одну неделю!
Они с ума сошли! Маргарита!
Это Саша Елин. Он, как и Лекс с Грановским,
тоже сбежал из дурдома, поэтому его хватают
и сразу же увозят в психец без разговоров и
увертюр.
- Я буду жаловаться Брюсу Диккинсону! –
слышится его затихающий крик.
Наконец до канавы добираются Дуб, Кип и Маня.
- Товарищи! – голосит Дуб, да так, что
профессора Гнесинки, некогда учившие его
искусству петь, переворачиваются в своих
гробах аки вентиляторы фирмы “Vitek”.
– Товарищи! Я поймал этого негодяя, который
не хотел сам прийти на поклон к Марге!
Дуб хватает Кипелыча за шиворот и трясёт.
Кип покорно молчит.
- В столь трудные для нас времена, когда
стихи толком писать никто не умеет, ты хотел
погубить Пушкину своей гордыней?! –
продолжает Дуб, чуть не лопаясь от пафоса,
гнева и… смеха. Кипелыч молча трясётся,
поджав губы. И уж тоже, наверное, не от
страха… Странный народ эти металлюги!
- Ты, презренный! – с жаром гнобит его Дуб. -
Да как ты осмелился, сволочь хайрастый?
Тихий голос Кипа:
- От хайрастого слышу.
- Молчал бы уже, - также тихо отвечает Дуб и
вновь начинает драть глотку. – Товарищи! Я
раскусил его хитроумный план! Он хотел
избавиться от конкурентов!!! Ни для кого не
секрет, что он тоже умеет писать тексты!
Пускай и хреново, но умеет! Чтобы погубить
талант Марго, он не пришёл сегодня сюда, как
все мы, просить прощения у великой Пушкиной,
а хитро укрылся в студии!
В толпе слышен негодующий рёв фанов, свист,
топот и задорный выкрик: “Виталик! Ширинку
застегни!” Дуб ойкает и бросается
затягивать “форточку”, выпуская из рук
воротник Кипа. Кип шлёпается на землю, его
тут же подхватывают верные служители
Холста, хватают за ногу и тащат к
психовозу на присягу. Там вовсю идёт
холстовская коронация (он уже сошёл с ума, и
его производят в Наполеоны).
За всей этой хорошо сыгранной трагедией
никто не замечает, как в канаву
проскальзывает Манякин…
Вторая серия
Фи-и-ить!!! (Свист летящего тела)
Маня:
- А-а-а-а-а!
Шлёп!!! (стук падающего тела)
Маня:
- О-о-о-о-о…
Марго, испуганно:
- Кто здесь?!
Маня, хрипит в беспамятстве:
- В канаве грязной… который год… таится
наша Марго…
Марго, нервно прохаживаясь по дну канавы:
- Саша! Встань!
Манякин:
- Не могу! Я ногу сломал!
Марго:
- Какую?
- Какую-какую – вторую слева! (Уходит в
беспамятство)… Воля… и разум… Много… и
сразу…
Маргарита, нервно поигрывая пальцами:
- Ага, забегали! Засуетились! Сволочи
хайрастые…
Маня, в забытье:
- От хайрастой слышу!
- Молчать! – грозно прерывает его Марго. – Я
вас научу слушаться! Будете у меня как
шёлковые. Всякий текст с первого раза
принимать будете!
Маня, бормочет:
- Да я чо, я ничо… Разве я чо? Я ваще-то
завсегда и везде ничо! Вот Холст – этот да-а-а,
этот ещё как чо…
Марго:
- Молчать! Напишу гимн Советского Союза –
будете у меня петь гимн Советского Союза!
Маня, в полуобмороке:
-…Нас к торжеству металлизма ведёт!… Ик!
Марго, задумчиво:
- Падал – головку-то повредил, повредил…
Бедненький Маня! Ма-аня!
- Чё?
- Лежи, лежи… Это я так… Тебе надгробные
стихи как сочинять – ямбом али хореем? А
может, ты анапест любишь?
Маня испуганно хрипит.
Марго:
- Ну вот и не фиг! Быстро встал.
Манякин вскакивает.
- Будешь моим секретарём!
Маня радостно кивает.
- А то не пристало мне самой-то уже писать…
Как-никак столько лет… Возьми ручку. Да не
мою, болван! Хотя если взял, можешь
поцеловать. Бумагу возьми… Да не эту… Ох,
последний рулон остался… Руки-крюки! Взял?
Вот. Пиши…
Маня бросается писать.
-…Пиши. От 32-ого мартобря сего года. Я,
Пушкина Маргарита Анатольевна, повелеваю…
Написал? Так. Так-так-так… Что же я
повелеваю? А вот что! Брать на альбомы любые
мои тексты, какие только напишу! Все! И не
только “на рыбу”! И простые тоже! Записал?
- Записал, - откликается Маня а сам пишет: “…повелеваю:
брать на альбомы только те мои тексты,
которые понравятся. И только те, которые “на
рыбу”! Простые – не брать!”
- А раз записал – вали к своим, к сволочам
этим хайрастым…
- От хайрастой слышу!
- Молчать! Вали и чтобы без подписи у меня не
возвращался! Стой… Подожди-ка… Дай-ка я
ошибки проверю…
Маня прячет лист за спину. Марго
подозрительно грозит ему пальцем:
- Саша! Отдай лист!
Саша, угрожающе:
- Я грамотный!
Марго, издевательски:
- Второе высшее есть?
Манякин, оскорбляясь:
- Я что, на Холста похож?
Марго, угрожающе:
- Как пишется “не” с глаголами?!
- Через дефис…
Драка. Писк Мани, рёв Марго. Лист
оказывается у Пушкиной, она пробегает его
глазами.
- Та-а-ак… Манякин, встать!
Маня обречённо поднимается… и получает по
уху. Потом по носу. Затем подзатыльник и
пинок под зад. Марго довольно отдувается,
экзекуция окончена.
- Не хочешь по-хорошему, - говорит она, - будем
по-плохому! Где мои бесы? Хэй!
Земля разверзается, и на пушкинский зов
немедленно является троица самых отпетых
бесов. Старшой здоровается с Королевой и,
видя побитого Манякина, сразу делает
догадку:
- Что прикажете, Ваше Величество? В пруду
утопить? На адском колесе прокрутить? Пыль
сдуть? А может, лицо подновить?
Марго:
- В пруду – помыть, пыль сдуть, лицо
загримировать! Под меня! И на колесе
прокрутить, чтобы дурь из башки вышла.
Маня в ужасе что-то хрипит, но Марго
неумолима. Бесы хватают МанЬякина и волокут
в адский пруд – мыть.
Чистенького Маню прикручивают к адскому
колесу и проворачивают раз сто пятьдесят.
Затем бесы извлекают откуда-то
офигительный рыжеватый парик а-ля Марго,
женские джинсы и чёрный свитер. Всё это в
единочасье оказывается на Маньке. На шею
Пушкина навешивает Манякину амулет от
гопников, подаренный ей Холстом.
Марго:
- Подать зеркало!
Старшой:
- Э-э-э… Ваше Величество… У нас только одно
зеркало…
Марго:
- Подать!
Старшой:
- Так оно же служебное! Мы же в нём дразним
день и ночь!
Марго:
- Небось не лопнет… Тащи!
Притаскивают зеркало, показывают Мане. Маня
пытается организованно буянить, но, получив
затрещину, успокаивается.
Марго:
- Знакомься, Риточка, это ты!
Обалдевший Манякин, прокрученный на колесе,
соглашается. Марго
бьёт в ладоши и громогласно приказывает
бесам:
- А теперь наверх его, родимого!
Бесы раскачивают переодетого Маньку и
вышвыривают из канавы обратно…
Третья серия
А в это время на площади перед канавой
фанаты сходят с ума. Они то плачут сквозь
смех, то смеются сквозь слёзы: по повелению
Холста I его
приверженцы пытаются казнить Кипелыча
путём повешения. За ногу. Дуб пытается
читать приговор, но ор Маврина и лай его
собак заглушает всякие поползновения
Виталика.
Дуб:
- “Мы, Холст Первый, повелеваем…”
Приверженцы Холста (далее - прихолстни):
- Ура-а-а-а!
Маврин:
- Псих! Шизофреник!
Собаки (далее - Макадаш):
- Ав-авау-у-у-у-у-у!
Дуб:
- “…повелеваем: Кипелова, ренегата и
дезертира…”
Прихолстни:
- Казнить! На куски порвать!!!
Маврин:
- Шиш тебе казнить! Помиловать!
Макадаш:
- У-у-у-у-ав-ав-авауууу!!!
Дуб:
- “…ренегата и дезертира, повесить на осине…”
Прихолстни:
- На осину! На осину его!
Маврин:
- Помиловать! Он не заслужил! За что?!
Дуб:
- “…за ногу”.
Прихолстни:
- Правильно! Даёшь за ногу!
Маврин:
- У-уав-ав-ав-ау-у-у!
Макадаш:
- Не позволим!
Прихолстни хватают Кипелыча и вздёргивают
на осину. За ногу. За левую. Маврин, глядя на
это, страдальчески орёт и куда-то убегает.
Макадаш бросается на Дуба, он пытается
удрать, но собаки
проворно скачут за ним. В это время
Холстинин вкушает все прелести
императорской жизни: примеряет новую
мантию, до боли похожую на смирительную
рубаху. Лекс и Грановский, тоскливо
подвывая, любуются на него сквозь решётку
психовоза. Сбежавший из ментовки Лёша Харик,
шарахаясь от фанатов, испуганно ищет папу
Маврика. Как на грех его видят гопники,
ловят и утаскивают в подворотню – учить
пьянству и раздолбайству. Утаскиваемый
Хорёк отчаянно вопит и зовёт на помощь. Его
никто не слышит.
Внезапно появляется взбешённый Терентьев с
жестоким выражением лица и ящиком пива. Он
тащит выпивку прямо мимо холстовского
стана. При виде терентьевского пива у
прихолстней начинается массовый психоз, и
они, окрылённые желанием отмесить
кипеловского гитариста и выжрать его пиво,
послушно бегут за ним. Терентий уводит их с
площади. Император Холст остаётся в гордом
одиночестве, плюёт на всех и, достав из-под
полы томик Шпенглера “Закат Европы”,
принимается увлечённо читать. Кипелыч,
подвешенный за ногу, раскачивается и поёт
нецензурные песни. Грановский и Лекс
подпевают. Император Холстинин сначала
пытается угомонить пленных и казнённого, но
получается это плохо, и в результате он
начинает разучивать с ними песню “Закат.
Европы”:
Я вижу, как закат
На фиг Европу отправит…
Внезапно на площадь, преследуемый ментами и
скинхэдами, возъявляется Маврин. За его
спиной на ремне красуется автомат
Калашникова AK-47.
С другой стороны площади появляется
бедолага Дубинин: собаки Маврина ободрали
его, искусали и загоняли. Что интересно, они
всё ещё бегут за ним. С перепугу он
направляет свои стопы прямо на Маврика и
ментов.
Маврик, вопя что-то вроде “За родину! За
металл!” добегает до виселицы Кипелыча и
стреляет по верёвке. Верёвка с треском
лопается, Мавр ловит Кипа, кладёт на плечо и
быстро валит с ним подальше от ментов и
собак. По пути он заглядывает в подворотню,
где издеваются над Хорьком и, пригрозив
гопникам своим калашматом (автоматом
Калашникова), уводит мелкотравчатого
басиста подальше от греха.
Дуб, менты, скинхэды и собаки, не в силах
затормозить, сталкиваются и образуют
огромную страшную кучу.
Внезапно на площади вновь появляется
Терентьев с жестоким выражением лица и
ящиком пива. Прихолстни всё ещё преследуют
его. Теря принимается бегать вокруг кучи и
бросать туда бутылки. Прихолстни с
трагическим воем кидаются в кучу – спасать
пиво, и драка закипает с утроенной силой…
Но тут происходит страшное. Из канавы на
второй космической вылетает странное
существо, ужасно похожее на Маргариту
Пушкину. Оно приземляется посреди площади (как
кошка, на четыре лапки) и замирает в испуге и
удивлении. Куча дерущихся сразу
распадается. Холстовское императорское
величество швыряет книгу на фиг и орёт на
всю площадь:
- МАРГА!!!
Фанаты, прихолстни и заслуженные
металлисты начинают радостно суетиться.
Император командует:
- Ментов – уговорить и убрать! Скинхэдов –
побить и убрать! Кипелова – амнистировать!
“Мастеров” – выпустить! Терентьеву – ящик
пива! Собак – Маврину! Маврина – народу!
Поклонники бросаются исполнять. Император
подаёт “Марго” руку и ведёт к постаменту.
Поклонники уговаривают ментов, бьют скинов
и выпускают “Мастеров”. Терентьевские
фанаты интеллигентно дуют пиво в компании
кумира, мавринцы и кипеловцы качают своих
героев, подбрасывая вверх. Иногда даже
ловят. Веселится сердце русского
металлиста!…
Но чу! Что это? У Манякина отклеивается
парик!!!
Император Холст стоит в недоумении и
смотрит на рыжий клок волос, застывший у
него в руке: старая добрая привычка
металлистов – проверять чужой хайр на
прочность – сделала своё! Беловолосая “Пушкина”
закрывает руками лицо и стонет мужским
голосом:
- Не виноватый я – она сама пришла!
Все узнают Манякина. Разгневанный Холст
хватает его за шиворот и скидывает с
постамента в беснующуюся массу народа. Маню
волокут к канаве и бросают обратно…
Четвёртая серия
Фи-и-ить!
Маня:
- А-а-а-а!
Шлёп!
Маня:
- О-о-о-о…
Марго:
- Ну что, раскусили?
Манякин:
- Раскусили.
Марго:
- Хреновый из тебя актёр, Манякин, ох
хреновый! Ну да ладно, вставай. Прощаю на
этот раз. Чай будешь?
Маня:
- Коньячку бы…
Марго:
- Ну извини, я не Христос – воду в вино
превращать пока не умею. Хотя стой… Точно!
Это идея!
Манякин, обречённо:
- Идея? Ну всё, трындец мне, грешному!
Но Марго не слушает причитающего МанЬякина.
Она вновь зовёт бесов.
- Слушаем, Королева! – хором орут бесы,
появляясь из-под земли.
Марго:
- Помните, лет с тыщи две назад мы тут
одного умника распяли? Понтий специально
приезжал ещё, курировал работу. Ну так вот…
Приоденьте-ка этого раздолбая под того
праведника!
Бесы в замешательстве:
- Но Королева! Это же святотатство!
Марго, укоризненно:
- Чья бы горгулья не рычала, а наша бы по гроб
жизни молчала! Быстро!
План Марги таков: прислать на землю
Манякина в образе Христа и попытаться
вразумить грешников, в особенности старого
атеиста Холста. Авось одумаются и дадут
таки отпуск!
Манякина одевают в белый балахон,
приклеивают парик с бородой и выкидывают
обратно.
Пятая серия
А в это время на площади фанаты
сходят с ума: восстанавливается прежний
порядок. Холст императорствует. Кипелова
опять вешают за ногу. Преступники сидят по
тюрьмам. Мастера, как политические, – в
психовозе, Маврин и собаки – в наскоро
сколоченной клетке (как уголовщина).
Четверо последних вычёсывают блох и воют.
Терентьев разжалован и под присмотром
прихолстней разносит пиво. Дуба назначили
канцлером при императоре. Фанаты плачут и
взывают к Марго.
Мастер Грановский и Маврик громко ругаются:
куда делся всеобщий любимец Хорёк и кто в
этом виноват. Канцлер Дуб, искусанный и
перемотанный бинтами, предлагает найти
Лёху и сделать из него императорского шута.
Прихолстни тотчас отправляются на поиски.
Мастер Грановский и Маврик отчаянно
обвиняют Дуба в жестокости и предательстве.
Он только подмигивает.
Прихолстни уваливают с площади. Осмелевший
Кипелыч опять начинает раскачиваться и
петь нецензурщину. Мастера подпевают.
Канцлер достаёт где-то напильник и под
шумок начинает пилить клетку Маврина.
Император Холст I
дремлет, усыпляемый сладкоголосым пением
казнённого и пленных.
Через 15 минут клетка пропилена. Собаки и
Маврин осторожно вылезают, причём собака
Катя благодарно кусает Дуба за тощую ляжку.
Дуб тихо воет.
Всё тем же напильником спиливают с осины
висельника Кипелова. Мастеров выпускают.
Терентьев крадёт из королевских подвалов
остатки пива, и вся честная компания
собирается свалить куда подальше, но тут на
площадь возвращаются прихолстни… Один из
них на плече тащит Хорька, одетого шутом.
Хорёк вырывается и зовёт на помощь папу
Маврика, его бьют.
Маврин не может тихо смыться, видя
издевательство над своим чадом. Грановский
– тоже. С криками “Браконьеры!” и “Лапы
прочь!” оба бросаются на прихолстней.
Пробуждается император Холст, видит погром
своих тюрем и виселиц и громогласно отдаёт
приказ изловить беглецов, а наипаче всего –
предателя канцлера.
Пока Маврин с Грановичем колбасят
прихолстней во спасение Хорька, Лекс и Теря,
злорадно ухохатываясь, свергают
беззащитного императора и распевают: “Он
будет погребён небритым, но в гробу, в степи
пустой, где грезят гопники попсой…”
Внезапно на площади появляется странная
троица: Попов, Стыров и Большаков. Они
пришли по делу. Попов, ожидая в студии
Холста, почуял неладное. Стыров ищет
Маврика. Большаков проведал про грядущее
явление Христа народу и спешит принять в
этом безобразии самое живейшее участие.
Вновь прибывшие вливаются в ход событий.
Попов пытается отбить у Тери и Лекса
бывшего императора, его колотят. Стыров
помогает спасать Хорька. Большаков
благословляет всю честную компанию.
И тут наступает момент. Из канавы
поднимаются столбы дыма и огня, народу
является… Христос. Все падают на колени,
Холстинин – в обморок.
Иисус Манякин явно не заинтересован в том,
чтобы его повторно раскусили и отлупили.
Теперь он честно играет свою роль:
- Дети мои! – вещает он. - Покайтесь,
возлюбленные дети мои! Отрешитесь от грехов!
Большаков радостно вытаскивает из кармана
блокнот и начинает строчить туда свои грехи.
Манякин продолжает:
- Покайтесь! Не зверствуйте над бедной
женщиной Маргаритой Пушкиной! Она чиста
пред вами! Кто сам без греха – тот да бросит
в неё ножкой от стула!
Металлисты вздыхают, охают, бьют земные
поклоны и припоминают свои грехи. Кипелыч
обещает не курить и больше никогда не
материться, даже на виселице. Дубинин даёт
обет не огрызаться и не хамить фанатам.
Маврин и Грановский клянутся друг другу
никогда больше не ругаться из-за Хорька.
Лекс обещает научиться лучше петь.
Терентьев зарекается жрать столько пива и
колотить Лёшку. Невинный Лёша пытается
снять шутовской костюм и звенит бубенцами,
отвлекая Терентия от покаяния, за что и
огребает люлей. Холста крестят. Сначала
хотят крестить его огнём, но потом жалеют и
крестят водой, брызгая в лицо. Заодно его
приводят в чувство.
Большаков предлагает записаться к Иисусу в
ученики. Учеников набирается ровно 11:
1.
Дуб
2.
Холст
3.
Гранович
4.
Лекс
5.
Кип
6.
Мавр
7.
Теря
8.
Хорёк
9.
Большаков
10. Стыров
11. Попов
Не хватает только Манякина, и это
настораживает.
После этого в честь Христа устраивают пир.
Но пиво и закусь давно уже сожраны
прихолстнями и Терей, поэтому на Маньку-Иисуса
сразу вешают задание: 1. Превратить воду в
вино. 2. Насытить всех страждущих фанатов
пятью “рыбами” и тремя стихами (надо
думать, текстами). Так как Манякин
превращать воду в вино не умеет (вот вино в
мочу – это пожалуйста!), а стихов “на рыбу”
отродясь не писал, он с треском
проваливается, и его разоблачают.
Холстинин сразу заявляется, что “он так и
знал, а Ницше был прав” и требует
раскрестить себя обратно. Тере надоедает
его нытьё и он вырубает арийского
императора ударом кулака по лохматой башке.
Манякина бьют, волокут к канаве и бросают
вниз…
Шестая серия
Фи-и-и-ить!
Маня:
- Опять!
Шлёп!
Маня:
- Скучно.
Марго, испуганно:
- Кто здесь?
Маня:
- Пушкина, быстро наверх!
Марго:
- Это кто это со мной так говорит?
- Конь в пальто! Быстро наверх!
- Да что с тобой, Саша?
- Допрыгались! Доигрались! – причитает
избитый до синяков Манякин. – Надоело, на
пенсию ухожу!
- А пошли – вместе? – вдруг говорит Пушкина.
Манякин задумывается. Ему действительно
надоело: его бьют, посылают за пивом,
переодевают в поэтесс и небожителей, а хоть
бы премию дали!
- Пошли, - задумчиво говорит он. – Только на
этот раз честно. И чур я не первый…
Маргарита машет на него рукой и начинает
выбираться из канавы.
Седьмая серия
А в это время на площади фанаты умирают со
смеху: на престол возводят Маврина. Холста
вешают на осине. За ногу. Прихолстней
разгоняют по психовозам и собачьим клеткам.
Кипелыча возводят в сан первого министра.
Лёшу Хорька назначают наследным принцем
русского металла.
Мастера славят Маврика и пьют с Терей кефир.
Пиво давно кончилось, но Манякина нет, а
посылать за пивом наследного принца Лёшу –
как-то неудобно.
Мавр собирает большой совет. На повестке
дня: кто будет императорским шутом? Стыров и
Попов пытаются спрятаться, но их ловят, в
момент переодевают шутами и заставляют
петь нецензурные песни. Им даже нравится.
Холст, раскачиваясь, подпевает. Большаков,
назначенный архиепископом королевства
Мавританского, молит Бога даровать Маврику I
долгое правление и много новых удачных
альбомов.
Отдельно о собаках. Король Маврик I
решает устроить псовую охоту на гопоту и
скинхэдов. Металлисты радостно
воспринимают эту весть и разделяются на три
егерских отряда: первый – лично мавринский
(туда входят Мавр, Хорь и Стыр), второй –
мастерский (там обретаются “мастера”
Гранович, Лекс, а также ex-“мастер”
Попов), третий – арийский (состоящий из Дуба,
Холста (снятого с осины ради такого дела) и
Кипа). Теря идёт отдельной строкой, потому
что он один заменяет целый отряд. Большаков
благословляет охотников на богоугодное
дело.
Мавринский и Мастерский отряды уходят с
площади – выслеживать гопоту. Арийский и
Терентьевский – ждут в засаде. Под
руководством дирижёра Большакова фанаты
поют всеобщую алиллуйю.
Скоро показываются Мавринцы и Мастера.
Улюлюкая, они гонят целое полчище гопников
и скинов. Макадаш, завидев дичь, неистово
рвётся с поводка, который держит Теря.
Наконец, их отпускают и начинается
настоящая псовая охота…
…Побитые и покусанные гопники с матом
валят от металлюг подальше. Теперь всем
понятно, чья в Москве власть!
Подданные королевства Мавританского
празднуют и пируют. За пивом всё-таки
послали наследного принца.
Но тут из канавы раздаётся какой-то
странный шорох. Все оборачиваются. Холст
шипит на всю площадь:
- Так, тихо, спокойно… Мы им больше не
верим!
Показывается Маргарита Пушкина. Все молчат.
Она вылезает из канавы, отряхивается и
осматривается. За ней появляется Манякин.
Маврик, шёпотом:
- Их вроде бы двое… Вроде бы всё честно…
Грановский, также шёпотом:
- Вот только кто из них кто?!
Холст:
- Щас проверим… Текст на “рыбу” и
барабанные палочки!
Ему подносят требуемое. Петрович
решительно выступает вперёд и с треском
дематериализует барабанную палочку о
колено. Манякин падает без сознания.
Маргарита бледнеет, но испуга не выдаёт.
Холст продолжает. Он берёт оттекстованную
“рыбу” и зверски “заворачивает” её.
Пушкина ещё сильнее бледнеет. Тогда бывший
император идёт на крайние меры: он громко
читает текст, а по окончании выносит
вердикт под кодовым названием “Бред”.
Маргарита дрожит, шатается, но крепится.
Холстинин зверски улыбается – самое
страшное он приберёг на десерт. Он
швыряет “рыбу” на асфальт, говорит
коронный “отстой” и наступает на неё ногой
в чёрном “казаке”…
…Маргариту на скорой увозят в первую
городскую.
Эпилог
Спустя час на площади творятся следующие
события. Манякина бьют (за что? Не знаю.
Звучит хорошо: “Манякина – бьют!” Или нет,
по-другому: “Маня-а-акина – бью-у-у-ут!” Или
даже так: “А Манякина-то *пауза* - бьюу-у-ут!”).
Холста по распоряжению Доброго Христианина
Большакова насильно увозят в монастырь на
покаяние. Дубинин пытается следовать за ним,
но, перепутав дороги, по ошибке попадает в
женский монастырь. Там его рвут. Ему
нравится.
Маврин сотоварищи и собаки дружно двигают к
первой городской – разбивать лагерь под
окнами пушкинской палаты.
Площадь пустее. Посередине сиротливо
переглядываются Попов и санитары.
Непутёвый гитарист понимает, что обречён и
сам сдаётся в плен. На него одевают
смирительную рубашку и, как почётного гостя,
везут в первую городскую к Маргарите… По
дороге распевают нецензурные песни.
Финальная сцена: по ухабистой дороге едет
раздолбанный психовоз, оттуда раздаётся
пьяный хор: “Будем жить, мать Россия!”…
ТРЫНДЕЦ
|