На главную

Манька в моей кладовке (отчёт Ноктикулы)

Штаб-квартира Центральной Адской конторы. Отдел Аномальных Регулярных Извращенных Явлений (АРИЯ). Кабинет зав.отделом Морриган.

Стук в дверь. Появляется Ноктикула, жуткое существо, мелкая дьяволица с хитрым лицом. На пороге она спотыкается о кромку ковра, с грохотом падает, произносит несколько непечатных трёхэтажных, кое-как поднимается. Достаёт из-под полы отчёт и бухает его на стол. При этом она по обыкновению делает жуткое лицо и испаряется в воздухе. Хорошо еще, что Морриган в кабинете нет. А то бы совсем вышло некультурно!

Форма: отчёт Докладчик: Н.Урания, мл.науч.сотрудник Тема: отлов арийского барабанщика

Концерт проходил на стадионе нашего захолустного городишки Владимира, и для конспирации я решила войти туда как все нормальные фаны через общий вход, хотя прекрасно знала, что понтовый вход, через который на стадион завалят виновники торжества, находится с противоположной стороны. Надо сказать, что меня сопровождали: я взяла с собой двух знакомых качков из родной тренажерки. Наняла я их за две бутылки водки каждому, и они с радостью согласились, ибо им – по барабану, что слушать, лишь бы потяжелее. Вообще Шкаф и Слон – изумительные ребятки (имеют место быть в реале!), всё понимают с полуслова, иногда даже правильно понимают. Удивительно, но на этот раз хайрастые кидать понты не стали – явились ровно в семь, как и значилось на билете. Когда пятеро волосатиков вылезло из дверей стадиона и попёхало к приготовленному эшафоту, я достала бинокль и произвела брифинг среди моих подручных. “Видишь вон того белобрысенького?” – спросила я Слона. “Это самого лохматого?” – Слон, дальтоник от природы, подумал, что это про Терентьева. – “Ты сдурела, что ль? Я такого квадратного не завалю! За две бутылки – совсем крышу свезло? Четыре давай!” Шкаф же понял всё правильно, хмыкнул и вынес рецензию: “Да не, удобный лох, я его в два счета сделаю. У меня братан примерно такой же…” Я покосилась на Шкафа и спросила, сколько лет его братишке. Оказалось, что пять. Наконец, они вылезли на сцену. Маня вышел, покашливая – Холст в шутку чуток придушил его проводами за сценой. А так всё было хорошо, если не считать того, что еще Дуб дал ему подножку, а Кип невзначай наступил на ногу и зацепил за волосы. Теря оказался самым добрым – ласково обматерил и погладил по головке чехлом от гитары. Они всей пятёркой постояли в рядок, поглазели на армию беснующихся поклонников, затем Кипелыч взял микрофон и сказал: “Привет, Владимир!!!” В смысле, заорал. Рядом стоял Холст, который не на шутку обиделся, вырвал микрофон и заорал в ухо Кипелычу: “Чего орешь, уже виделись!!!” Фэны ревели в едином порыве, что настроило всех на боевой лад. Холстинин кровожадно посмотрел на свою гитару и вонзил в неё когти. Раздался первый риф. У Дубинина на лице мелькнула мрачноватая улыбка, которую тут же скрыли каскады развевающихся волос. Он задавал ритм и сегодня был особенно в ударе (в ударе Терентьева, например, который пребольно врезал Дубинину за потерянный медиатор в раздевалке до концерта). Терентьев же просто навесил на себя гитару и встал в боевую позу, готовясь растерзать любого, кто будет против. На трибунах происходило невероятное. Сказать, что народ на бровях стоял – ничего не сказать. Кипелыч издал первый крик – так, для распевки, а уж люди завизжали, как полоумные. Я, кстати, тоже… И качки мои тоже. Потому что они вообще любят поорать. Первая песня была “Химера”. Кипелов старался, как мог, а мог он очень и очень. В конце песни он выдал душераздирающий ор “Но цель твоя – химера-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!”, чем оглушил Дубинина, неосмотрительно оказавшегося рядом, и отправил в нокаут молодого фотографа, который неосторожно подобрался слишком близко к звезде. Когда беднягу-фотографа уложили на носилки и увезли в первую городскую, шум поутих. Поутих и Кипелыч, уступив место Холсту, слившемуся с гитарой в едином порыве в рамках традиционного гитарного соло. Дубинин, всё еще шатавшийся после кипеловской химеры-ы-ы-ы, кое-как удерживал ритм, а Терентьев и Кипелов вообще скрылись со сцены. Я так понимаю, они задумывали новую эксклюзивную гадость для Мани. Маня наивно стучал – мне было видно, как его палочки дымились у него в руках. Песня следовала за песней, народ выл, орал, бесился, скандировал “Металл – форэва, фонера – дерьмо!”, а Кип сотоварищи подтверждали это на бис.
Но тут одна песня – “Обман” – началась с инцидента. Манякин уронил палочку… Уронил он её, видно, неспроста – кто-то (да и так ясно кто!) старательно натер её мылом в перерыве. Почуяв неладное, Кипелов оглянулся и кровожадно посмотрел на Манякина. Холстинин свирепо погрозил Маньке кулаком. Дубинин присоединился, а Терентьев пробормотал что-то вроде “грымза кудряволапая” и поправил шнуровку на своих пудовых металлических сапогах. Манякин в ужасе сглотнул и полез искать палочку. А Кипелов начал замазывать получившуюся дыру в концерте очередной руладой, пытаясь скрасить отсутствие барабанов. Хотя когда он поёт, вообще ничего другого не слышно… Манька кое-как нашел палочку и вытер её о гитарный чехол Холста. Теперь барабанить ему вообще было невозможно, потому что перед глазами стояли грозные терентьевские валенки. Я решила одним выстрелом убить двух зайцев – выкрасть Маньку для нашей студийной затеи и спасти его от неминуемой расправы. Концерт уже подходил к концу, начался фейерверк, звезды сыпались с небес, орошая прекрасные лица земных звезд и приводя публику в экстаз, лично у меня закончившийся затяжным оргазмом. Расчувствовавшийся Шкаф обнял Слона и проливал слезы умиления (а может и не умиления – кто его знает: трескал весь концерт сухарики с луком, вот его и развезло!). “Хватит филонить, пошли работать! – оборвала их я, – упустите стукача – никакой водки не дам”. Перспектива предстоящей пьянки их отрезвила. А арийцы вылезли всей компанией на сцену, кланялись, выметали пол хайрами начисто. Я с подручными пробиралась в темноте к выходу, через который арийцы намеревались убраться. Охрана, обалдев, глазела на экзотическую диковину и потому не заметила три черных тени, прошмыгнувших мимо них в темный переход. Там мы обшарили коридор и натянули металлическую проволоку поперек дороги. Наконец, устроив засаду по всем правилам начинающих раздолбаев, мы залегли и затаились. План был прост: забрать Маньку до того, как коллеги устроят ему выволочку. И вот мы услышали отборную брань в конце коридора – первым появился Терентьев. Он научно развивал тему “кудряволапой грымзы”, оснащая речь достаточным кол-вом многоэтажных матерных слов. Кипелов зловеще ухмылялся, Дубинин потирал руки, а Холстинин подбадривал заметно загрустившего Маню хорошими тумаками. И тут на пути возникла проволока… Первым в неизвестность полетел Терентьев. На него, растопырив руки, с криком повалился Кипелыч. Падая, Кип увлек за собой Дубинина вместе с гитарой, а уж Дуб в свою очередь схватился за Холста, который тоже не удержался на ногах. Посреди прохода одиноко ничего не понимать остался МанЬякин, да и то особо долго он не простоял – Шкаф и Слон подоспели. Из получившейся кучи малы начали доноситься крайне крепкие выражения Сергея Терентьева, которого дико возмутил тот факт, что все почли за честь повалиться на него. Он деловито скинул с себя стонущего Кипелыча, причем так, что все остальные тоже с него свалились. Наконец они все кое-как поднялись на ноги, пошатались для приличия и пришли в себя. Терентьев оправился быстрее всех и вновь продолжил свои научно-познавательные излияния на тему “грымзы”. Кипелыч возобновил свои зловещие улыбки, Дубинин продолжил потирать руки, а Холст собирался отвесить Мане особый - фирменный подзатыльник, однако выяснилось, что получателя-адресата на месте нету. То есть, совсем нету – вместо Мани была самая настоящая пустота. Дубинин от неожиданности уронил гитару. На ногу Холстинину. Терентьев хмуро прекратил свои излияния на тему грымзы и мрачно констатировал факт: “Всё, приехали, белая горячка!” Они, разумеется, начали поиски, но – бесполезно: и я, и Слон, и Шкаф вместе с Маней растворились в темноте, не оставив даже алого шарфа на память. Честно сказать, я сама приотстала от Шкафа со Слоном, так как засмотрелась на падающих звёзд. Хех, загадала аж четыре желания! В смысле, желание-то только одно, зато в четырёх экземплярах… Пришлось догонять своих похитителей. И я почесала по коридору, рассекая тьму лучом карманного фонаря. Тут справа я услышала чей-то стон и хриплый голос, нудящий страшную говённую мораль. Слон увязывал Манякина приготовленными веревками как коврик. Шкаф стоял рядом, подпирая стену, уплетал сухарики с луком и подробно объяснял Мане, кто мы такие и чего хотим. Надо сказать, Шкаф – парнишка с выдумкой, и он довольно наплел несчастному Маньке про то, что я – дочка бен Ладена, а они со Слоном – известнейшие полевые командиры. Манякин жалобно скулил, ничего не понимая и только удивляясь, когда это его арийские коллеги успели нанять качков, чтобы те его отпинали за палочки. Под конец Слон напялил на связанного Маньку мешок и взвалил на плечо. “Уходим!” – скомандовала я. Возвращались мы, что называется, огородами – не понесешь же его к байку у всех на глазах! Тут-то я и поняла всю удобность манькиных габаритов – он поместился поперек седла мотоцикла как влитой. Вёл он себя спокойно – не брыкался, не матерился, только ныл и стонал, видимо, так и не понимая, кто мы такие. Когда мои подручные вносили его в подъезд, с нами столкнулась Агафоклея Кузьминишна, злостная старуха. Я уж думала – хана мне… Судорожно начала соображать, что бы такого ей наврать… От влипла! От попала! Что ж будет… “Ковер новый купили?” – едко поинтересовалась мегера. “Э-э-э-э…” – “Зайду как-нибудь посмотреть!” – “Заходите-заходите, пожалуйста”, - запела я в ответ со слащавой улыбкой. Пронесло… Только разве что Агафоклея как-то странно покосилась на торчащие из мешка ноги в плоских черных ботинках… Эх, ну да ладно! “Коврик” втащили в мою квартиру. Слон и Шкаф пошли на кухню – квасить обещанную награду, а я начала разбираться с Манькой. Кладовка у меня была уже готова для вселения туда квартиранта – там была собачья подстилка и миска. Ночь прошла спокойно… Но под утро кто-то начал скрестись в дверь. “Когда это я завела собаку?” – подумала я сквозь остатки сна, однако встала и пошла на кухню. Там вповалочку валялись пьяные в дымину Слон и Шкаф. Нажравшись вчера, они решили остаться у меня под предлогом охраны важного узника моей кладовки. А скребся именно Манька, ибо у него затекли ноги и вообще ему хотелось есть. Я наскоро выставила Слона и Шкафа и пошла жарить котлеты. Веревки я с Маньки сняла, заменила их наручниками (из набора юного садомазохиста). Сколько я ему не объясняла, что меня зовут Ноктикула, он не понял. Пришлось сказать, что это партийная кличка. Еще я ему рассказала, что вся их группировка давно уже “заказана”, что теперь начинается массовый отлов всех арийцев с последующим водворением в студию. Он в ответ только мотал белобрысой головой, отказываясь что-либо понимать. Как я ни билась, ни старалась ему всё разъяснить, из всего этого он понял только котлеты. Которые умял в три минуты ровно, напрочь оставив меня без обеда… Что же я сама думаю об этом? Я думаю, что Маньке несказанно повезло: если каждый отлов будет доставлять мне так много хлопот, я чувствую, что тому, кого я буду отлавливать последним, не поздоровится по полной программе. Ладно, пойду я, надо Маньку кормить, а то он там “Ночь короче дня” вопит по пятому разу, надоел уже, честное слово. “Мне не до сна – фанат придёт на рассвете!” – О! Слышите?

Ноктикула и Манька, её первый пленник.