На главную

НАШЕСТВИЕ

(полная версия событий фестиваля с участием групп «АРИЯ», «КИПЕЛОВ» и некоторых других рок-исполнителей, а также c элементами фантастики и мистики)

     По сообщениям официальных СМИ, деревеньку под Тверью, носящую название Эммаус, трясет, как от Мамаева нашествия. По информации, поступившей от источников, приближенных к потустороннему миру, сам хан Мамай попросил политического убежища у архангела Гавриила под тем предлогом, что даже после разгрома его войска так паршиво ему не было… «Могильный курган, того и гляди, снесут, - плакался хан хранителю врат, - пустите хотя бы на пару дней, пока не утихнут…»
     Жители деревни тем временем стонали, что какое-то стадо повытаптывало всю картошку. На вопрос: «Наверное, рокеры?» последовал ответ: «Да нет, следы вроде человеческие…» Однако обвинение в разгроме огорода и полной зачистки опушки леса пришили Валерию Кипелову, поскольку именно после его появления на фестивале с грядок бабы Нюры пропали все помидоры, а в лесу не нашлось ни одного гриба - исчезли даже мухоморы и поганки…
     Вокалиста «Арии» Артура Беркута заподозрили в воровстве кур - по той причине, что многие видели зловещую хищную тень у колхозного птичника. Тень пошатывалась и жутко таращила глаза… Впрочем, не исключено, что это было пугало, поставленное сторожем Семенычем у полуразвалившегося плетня в надежде отвадить наглых ворон, повадившихся таскать из гнезд яйца...
    Холсту пришлось сознаться в осквернении местной церкви. Петрович, мучимый любопытством, «шо же там такое», приперся в храм в своей форменной майке с перевернутой звездой, залез за царские врата, назвал кающуюся Марию Магдалину «некислой бабочкой», а потом заявил, что Бога нет, потому как сам он, Холстинин Владимир Петрович, его никогда не видел…
   Дубинина обгавкал местный двортерьер, в ответ на что Дуб гавкнул на него… Бедная псина, трезво оценив ситуацию и перепугавшись, что он еще и укусить может, рванула в лесок, напрочь позабыв, что прикована цепью к будке…
     Одновременно в нескольких местах был замечен инфернальный субъект, бродивший с потерянным видом по окрестностям. Когда он по случайности попался на глаза тетке Клаве, женщине весьма религиозной, та с визгом: «Изыди, сатана!» перекрестилась и бросилась наутек. Субъект пожал плечами и направился к тому же леску. Там баловалась планом кучка подростков. Завидев тощую фигуру, сплошь расписанную татуировками, с развевающимися по ветру огненно-рыжими волосами, юные любители ботаники сбились в кучу, обалдело пропищав: «Сгинь, глюк, мы не взатяжку!» Растерянный Маврин смущенно сказал: «Ну что вы, ребята… Я, конечно, музыку пишу, но до Глюка мне далеко…» В этот момент к Сереге на крейсерской скорости подлетел парень в очках: «Наш выход! Ты бродишь тут, Кипелов волнуется, опять слова забыл… Бежим!»
    Вслед удаляющимся фигурам пацан в бандане и майке с надписью «Megadeth» прошептал: «Во, блин, и Гарри Поттер… Не, зря я косячок забил… Надо завязывать…» Из чащи вынырнул вездесущий Дуб, окинул взглядом ошалевшую компанию и назидательно произнес: «Видели этих? Вот и скажите наркотикам нет! И вообще, у нас еще водка не кончилась…» Ветки скрыли из виду Дуба, после чего отличить его от прочих деревьев стало затруднительно …
    Выступление Кипелова сотоварищи прошло на высоком уровне, если не считать, что злой рок, упорно преследующий Саню Манякина всю жизнь, в этот раз посадил его на муравейник. Впрочем, изменений даже в покусанной манякинской внешности заметно почти не было, да за ним никто особо и не следил…
   Над «Арией» судьба решила поиздеваться по более развернутой программе, сначала немного побрызгав дождиком, в результате чего Дуб чуть не поскользнулся в луже, а потом скормив вокалисту ненароком залетевшую на сцену осу. Половину насекомого Беркуту поневоле пришлось проглотить… На исполнении это мало отразилось, так как Холстинин перекрыл своим соло весь вокал и слов уже было не разобрать… Беркут молил Бога дать ему допеть и не опозориться в сравнении с Валеркой, которого он (что греха таить) уважал и побаивался…
    После выступления Артур наткнулся на Холста. У того на лице было написано: «А я всегда говорил, что Бога нет…» По крайней мере, ничего другого Беркут в этой кислой мине прочесть не смог, как ни старался…
    Холст, сохраняя выражение крайней скорби, прошествовал за кулисы, где столкнулся с благообразным седовласым стариком. Старик жалобно посмотрел на него и сказал: «Ты, Володя, можешь считать, что меня нет, но в этом случае, - он выразительно покосился на Беркута, - я просто бессилен…» Продолжению тирады помешал предмет, со снайперской точностью попавший в Холста. Пока Петрович подбирал этот мухомор и следил за длинноволосой фигурой, выглядывающей из-за «Маршалла», чтобы точным ударом вернуть Кипелову мухомор вкупе с недоеденной Беркутом осой, старик куда-то испарился…
    По утверждению того же Артура, уже полностью смирившегося со своей судьбой и мрачно харчившего свежепойманного кузнечика, эта странная личность села на флаг «Нашествия» и улетела в небеса… Остальные участники «Арии» оспорить данное заявление не смогли по причине своего отсутствия на месте происшествия. Удалов сосредоточенно пересчитывал тарелки на установке и прикидывал, куда бы присобачить еще две, прилетевшие на сцену во время исполнения «Колизея», причем одна из них попала ему по затылку, а вторую он обнаружил за усилителем. Справа за ним наблюдал Манякин, размышляя, как ему теперь отобрать у Макса свою «Zildjian», слева - трио зеленых человечков с антеннами на головах…
     Попов скрупулезно изучал холстининскую мандолину, параллельно раздумывая, как бы ему отвадить Холста мучить всех своей игрой во время переездов, и что ему за это полагается. Полагалось ему от Петровича по морде, а от остальных - по литру. Перспектива трех литров приятно грела душу, но следовало учесть всю тяжесть артиллерии, которой обладал Холстинин…
     Дуба терзали тяжкие сомнения: проучить наглого «духа» сейчас или немного погодя? Это ж надо - Харьков додумался в «Воле и разуме» сыграть вариацию бессмертного риффа из «Smoke on the water»! Почему это не ему, не Дубу, в голову пришло? Отмахнувшись от внутреннего голоса, который коварно подсказывал: «Да потому что ты Дуб!», Виталя решил, что дать Хорьку по шее он просто обязан…
     В свете произошедших событий с таинственным явлением Холсту пришлось разбираться в обществе окончательно расклеившегося Беркута, который меланхолично дожевывал сороконожку и жаловался, что сегодня «там высоко», а конкретно на декорациях сидел какой-то уж слишком перекормленный голубь… «И с чего это Пушкина взяла, что там никого нет? - вздыхал Артур, - полно там всякой дряни…»   «Ты ж Беркут! Ты его заклюй…» - посоветовал Дуб, отвлекшись от своих размышлений по поводу того, как разобраться с молодым нахальным конкурентом. «Чому ж я не сокол, чому ж не летаю?..» - процитировал Холст. Образованность ВэПэ довела Беркута до полного исступления. «Кстати, о птичках! - взорвался он, - чем я хуже этого вашего, что «свободен, словно птица в небесах»? Ему почему-то на голову не гадят!»   «Не гадят… И не нагадят…- пробормотал Холстинин, - у Кипелова такой силы голос, что они до него не долетают… Пугаются мощности звука…»    Дальше Петрович тему развивать не стал во избежание впадения в глухую депрессию.
          Герой «арийских» страданий в это время спешно собирался скрыться от бывших коллег, потому как Дуб уже полчаса буравил взглядом Харькова, просчитывая, согласно Шекспиру, «бить или не бить» и бурчал что-то насчет придания Кипелову максимального ускорения для свободного полета посредством пинка под зад… Как назло, куда-то опять запропастился Маврин, а уезжать без него не представлялось возможным.
      «Леха, выясни, куда твоего шефа понесло, - распорядился Кипелыч, - и срочно волоки его сюда! А то, видишь…» Харьков видел, почему и опасался отходить от Мани с Андреем слишком далеко. За их спинами ему хоть как-то удавалось скрываться от злобных взглядов, бросаемых на него басистом конкурирующего коллектива. Но, взглянув на кипеловскую физиономию, начинавшую приобретать угрожающе мрачный вид, решил, что спокойствие в группе дороже, и побрел на поиски Маврика.
     Дуб понял, что Хорек остается в меньшинстве, и рванул за ним. В спешке он не заметил сломанной ступеньки, по коей причине пролетел по инерции еще метра три, выкрикнул нехорошее слово и приземлился на не ко времени проползавшую мимо степную гадюку. Обозленная гадина в порядке самообороны цапнула Дуба за неудобоназываемую часть тела. К ее огромному змеиному несчастью, рептилия недооценила противника… Виталя подобрал бьющуюся в агонии гадюку и задумчиво присвистнул: «Знатная добыча… Кому бы ее за шиворот сунуть?»   Претендентов на «подарочек» было как минимум трое - один стремительно убегал в направлении реки, а оставшиеся двое кучковались за барабанной установкой и смотрели на Дуба подозрительно…
     «И поделом вам!» - злорадно подумал тот. После непродолжительных размышлений Виталя пришел к выводу, что Хорек уже далеко и догонять его впадлу, Кипелов слишком хорошо его знает и вряд ли подпустит к себе ближе чем на метр, от Манякина можно получить высокопрофессиональный удар по башке… А вот гадюка в гитарном кофре Харькова совершенно не помешает и будет чудесной местью за уязвленное самолюбие.
      Холст безуспешно пытался выбить из Беркута еще хоть какую-нибудь информацию о своем таинственном собеседнике, личность которого показалась ему странно знакомой… Беркут мотал головой и категорично заявлял, что без дополнительной гусеницы говорить отказывается. Свой отказ он аргументировал кратко, но емко: «Жрать охота!..» Получив вместо требуемой гусеницы майского жука и сто грамм коньяку, чтобы жук лучше пошел, Беркут сообщил, что тайна знакомости старика проста, как валенок - тот как две капли воды походил на самого Холста лет тридцать спустя. «Ну вылитый ты… Хаер длинный, только седой. А взгляд точно твой…» - выдал Артур, опрокинув стопку и захрустев жуком. Холстинин после такого известия залпом выхлебал остававшийся в бутылке коньяк и подумал, что сегодняшний рацион Беркута пора разнообразить чем-нибудь более человеческим…
       Дуб, находящийся по поводу змеи, только что подброшенной им Харькову, в благодушном настроении, вернулся к своим товарищам, где обнаружил полувменяемого Холста с бутылкой, Беркута, догрызающего жука, и растерянного Макса с тарелкой. Ту, что с надписью «Zildjian», он сумел приладить на свою установку, а вторая оказалась какой-то странной: больше обычной, серебристая, с лампочками по краю… Ко всему тарелка неожиданно истошно запищала, чем повергла Макса в состояние кратковременного коллапса…   Стоящий чуть поотдаль Попов косился на Холста, производя при этом в уме сложные алгебраические вычисления. Перемножив рост Петровича на длину грифа гитары и прибавив к получившейся цифре средний вес «Fender’а», увеличенный в пять раз, Серега приплюсовал к этому произведение физического коэффициента ускорения удара на дифференциальную функцию его силы, извлек из всего квадратный корень и понял, что оборвать струны на мандолине можно, но только при условии, если интеграл от частного расстояния до секьюрити со временем, в которое он успеет до охраны добежать, составит не более 0,5. В этом случае, может быть, Холст не сможет прорваться через колонну ребят с бронированными лбами… Придя к такому заключению, Попов повеселел и начал думать уже о том, в каком напитке ему лучше всего затребовать свои законные три литра. «С Дуба - две бутылки вискаря, с Макса - две пол-литры беленькой, а с Беркута - коньяк, армянский, звезды четыре, не меньше…- алчно мечтал Сергей, - Подумаешь, Холст! Побесится и перестанет, его как раз на дорогу домой хватит… Зато, пока едем, не слышать этого бренчания, да еще и выпивона с запасом получу… Гульнем! Жаль только, что это ненадолго - дома ведь он новые струны поставит… И мне что, опять их обрывать?»
     Размышления Попова прервал крик, разрезавший воздух пронзительным диссонансом. Крик несся со стороны, где обретались музыканты «Кипелова» и представлял собой профессионально взятую ноту («Фа-диез второй октавы… - машинально отметил Холст, - и тут он на высоте…»), от которой голуби, так донимавшие Беркута, кинулись врассыпную. «Иногда получается даже лучше, чем задумано!» - ехидно пробормотал Дуб, наблюдая, как Кипелов с перекошенным лицом выскакивает из машины с инструментами группы. Вокалист же, до того ненормативную лексику принципиально не употреблявший, теперь вспомнил и ежкиного кота, и чью-то мамашу, и лиц нетрадиционной ориентации… Вкратце речь Кипелыча сводилась к тому, что, как только Харьков вернется, ему будет ну очень плохо… «Надо же, как сработано!» - похвалил себя Дуб. И волки сыты, и овцы целы…
    Ничего не подозревающий Харьков тем временем разыскивал своего шефа по группе «Маврик». Проблема поиска заключалась в том, что Маврин был совершенно непредсказуем в выборе места своих прогулок, и зачастую его можно было обнаружить там, где его менее всего ожидали видеть. В последний раз Маврик отыскался на выставке новомодного живописца, куда его каким-то ветром занесло… Чем его привлекли чудовищные творения художника, которые могли скорее напугать, нежели вдохновить, никто не понял. «Серега совсем того… - удрученно сообщила зашедшим в гости музыкантам Елена, - бродит среди этой черно-белой мазни в полном одиночестве, думает о чем-то…» В комнату ворвался Маврин. «Ленка, ты чудо! Вот оно - «безумец, я снова один среди черно-белых картин…» Я всегда знал, что ты гений!» - задушил жену в объятиях и кинулся на студию, волоча за собой обалдевшего бас-гитариста.
    Памятуя о том эпизоде, Харьков теперь не мог сообразить, куда же способен податься Маврик в деревне, потому побрел на собачий вой, руководствуясь все теми же воспоминаниями. «Тогда он о двух своих псин споткнулся… - вяло думал Леха, - третьей отдавил хвост и опрокинул вешалку в прихожей на четвертую… Вернее, сначала вешалка попала на меня… А собаки у Маврика того…ученые…Даже воют, как на уроке сольфеджио…»
   Вой приближался. Вскоре Харьков заметил рыжую шевелюру Маврина и рядом с ним столь же рыжего лохматого пса, который трясся от ужаса и протяжно скулил. «Серега, что это с ним?» - прошептал Харьков. «Что, не видишь? Хотел бы я посмотреть на ту сволочь, которая гоняла собаку через весь лес с цепью на шее, пока она здесь не запуталась… - в сердцах ответил страстный собачник, - Вон, в кустах, остатки конуры…» «А тебя Кипелыч ждет… Ехать пора…» «Ну поехали… Эту я с собой беру. Что ж с ней делать…» Собака потрусила вслед за Мавриным.
    Появление дуэта пред очи Кипелова сопровождалось громкими воплями последнего. Валерий своим хорошо поставленным голосом вещал, что в гробу он видел и Маврина, вечно где-то шастающего, и его новое приобретение, потому что все мавринские приобретения имеют скверное обыкновение жутко линять, и особенно того, чьими стараниями группа чуть не лишилась вокалиста. «Зоологи, чтоб вас! - стонал Кипелыч, - Хорек ты, Леха, натуральный хорек, чтоб хуже не сказать! Зачем тебе эта дохлая тварь?» Харьков, ни о каких дохлых тварях не помышлявший, протирал запотевшие очки и пытался вставить хоть слово в монолог Кипелова. Тот же, не прерывая обличительной речи, достал из-за спины предварительно заначенную гадюку, послужившую орудием мести Дубинина… Демонстрация гада произвела фурор среди присутствующих: Маврик отскочил на три метра, поставив личный рекорд по прыжкам с места, Харьков икнул и сел на перевернутую «бочку», Дуб, издалека следивший за происходящим, неприлично громко заржал, а собака, завидев своего мучителя, прижалась к Маврину и тоскливо завыла. В вое читалось отчаяние, сравнимое только с ре-бекаром в пятьдесят втором такте «Лунной сонаты» Бетховена. « И что это значит, я вас спрашиваю?» - перешел на третью октаву Кипелов. «Это не я…» - заплетающимся языком выдавил Харьков. «А кто тогда?» - Кипелыч уже был на грани ультразвука. Пес взглянул на него, потом на Маврина, и тоже дал запредельно высокую ноту. «Да заткни ты свою псину! Маврик, убери это животное с глаз моих!»   Маврин попытался разрядить обстановку: «Валер, у нее же слух абсолютный… Она тебе вторит и ни капли не фальшивит…» Собака, поняв, что речь идет о ней, и что новый хозяин ее в обиду не даст, мигом умолкла. «А хрюкает кто? - не унимался Кипелов, - Маврин, признавайся, ты еще и свинью привел? Давай, найди слона для полной картины… Поставишь хоботом к себе, хвостом к соседям… Тебе его кормить, а им - ценное удобрение…»   «Валера, ты что? Какие свиньи…- Маврик оглянулся, - Это вон наш заклятый друг чему-то очень радуется… И кажется, я понял, чьих это рук дело…» Кипелыч замер на высокой ноте, прокашлялся и зашипел: «На него похоже… Ничего, у меня еще четыре мухомора осталось и две поганки…» «А у меня - коровья лепешка, - грустно констатировал подошедший Манякин, - Я ее нашел, хотел в них швырнуть, а по нечаянности схватил свою тарелку… Они же мне ее теперь не отдадут!»   «Лепешку или тарелку?» - изо всех сил стараясь сохранить серьезность, поинтересовался Маврин. «Давай сюда твою лепешку! Пригодится… - потребовал Кипелов, - Ну, он меня попляшет!»   «А это куда девать?» - спросил Харьков, брезгливо держа дохлую змею за хвост. Уже полностью пришедший в себя Маврин ухмыльнулся: «Презент от коллеги… Оставь на память!»   Поскольку посылать шефа Харькову по рангу не полагалось, то он предпочел промолчать…
   «И змею верни! Все пригодится… - Кипелыч лихорадочно метался в поисках предусмотрительно сделанной захоронки, - Вот, нашел! Не зря я и поганки обобрал… Как знал, что понадобятся!»
     Делегация в составе Кипелова, Маврина, Харькова и Манякина направилась к трейлеру, где стояли наблюдавшие за погрузкой оборудования «арийцы». Второго гитариста, Андрея, оставили на стреме, чтобы еще какую-нибудь гадость на сунули… Удалов, узрев мрачного Кипелыча, сильно напоминавшего своего героя из клипа «Осколок льда», заикаясь, полюбопытствовал: «Это кто ж такой?» Холст оторвался от изучения собственного отражения в блестящей тарелке установки Макса и кисло констатировал: «Вернулся… Интересно, зачем? Ты его что, не узнал? Кипелов это, вокалист наш… Бывший» - с горькой иронией добавил Петрович. «Да, здорово же он изменился за пятнадцать лет… - облегченно вздохнул Удалов, - Так это Валерка… А я уж думал, Каменный Гость ожил…» Дуб не издавал ни звука, хотя, в отличие от Холста, прекрасно знал, зачем вернулся Кипелов…
     Поддерживаемый арьергардом, Кипелыч торжественно преподнес змею Холсту и грозно вопросил: «Что это, по-твоему?» «Труп» - кратко ответил Петрович. «Дохлая гадюка, кажется…» - дипломатично уточнил Макс. «Это я уже понял! Откуда она?» «Для реквизита, - подал голос Дубинин, - он же вечно под Осборна косит. У Осборна мыши… летучие, а у него гадюки. Кусай не хочу!» «По-моему, это некоторых змеи кусают, а потом травятся…» - решил выступить в защиту друга Маврин, даже не подозревая о том, насколько пророческими были его слова… «Ах, реквизит! - прорвало Кипелова, - Тогда забирай свой реквизит, получи вот эту бутафорию, а на закуску еще и эту!»
    Беркут очнулся от криков, открыл один глаз, проанализировал окружающую среду и пробормотал: «Опять мухоморы…гад ползучий…Петрович, это ты или он?.. привет, Маврик!.. о, Кипелыч! Дай закурить, а то у этих жмотов сверчка не допросишься, не то что сигарету…» «Ну нет у меня сверчка!» - простонал Холст. «Да у тебя и курева нет… - парировал Беркут, вытаскивая из протянутой ему пачки «Парламента» две сигареты, - Ты ж последний гонорар опять за гитару отдал…» «Артурище, ты Чехова читал?» - вкрадчиво поинтересовался Дуб. «Читал когда-то… а что?» «Да то! Какие тебе сверчки…Лопай что дают!» «Ты, Виталь, не дуб, а козел, - резюмировал Беркут, - я весь день на подножном корме, питаюсь всем, что здесь летало и бегало, причем половину нечаянно проглотил, а потом привык… Чувствую себя как в китайском ресторане… Скорпиончика не найдется?»
     Кипелов растерянно уставился на странную компанию. «И я здесь работал!.. Дурдом! Пошли отсюда, ребята, может, это заразно…» - заключил он. «А тарелка?» - попытался возразить Манякин. «Я тебе новую подарю…» - пообещал Маврик. Харьков исподлобья наблюдал за Дубом. Заметив его взгляд, «дед» бас-фронта удовлетворенно ухмыльнулся и скорчил зверскую рожу…
      Глядя на удаляющихся «кипеловцев», Макс нерешительно подошел к Холсту: «Володя, не пойму, что это? Похожа на хэт, но она же светится и пищит...» Холст обследовал тарелку и заявил: «Похоже, летающая… Надо бы выпить… за контакт…» «Володь, так ты думаешь, в космосе есть разумная жизнь? - с надеждой спросил Удалов, - Ты же вроде так не считал…»   «За сегодняшний день я убедился в том, что все может быть…» - философски заметил Петрович. «А почему тогда она с нами не связывается?» «Да потому что разумная… Тащи сюда Беркута, ехать пора…Куда пошел? Тот, что за забором - это пугало…» - Холст сунул тарелку в свой кофр.
Дуб оглядел возвращенную гадюку, четыре мухомора, две поганки, коровью лепешку и надкушенную Беркутом жужелицу. «Кому дарим?» - вопросил его Попов, который успешно оборвал на мандолине ровно половину струн (на большее ему наглости не хватило) «Щас «КиШи» явятся, оставляем им… Горшок от мухоморов в экстаз придет… А ты чего такой довольный?»   «Обеспечил тишину на время возвращения домой… С тебя два вискаря!» «Тише… Приедем - поставлю! Хоть посплю спокойно в автобусе…» «А что Холст?» «В растрепанных чувствах… Говорит, что видел Бога… Беркут свидетельствует, что в собственном обличии». «Так Холстинин ведь в Бога не верит…»   «Точно. Он так и говорит - Бог, конечно, есть, но я в него не верю… Ему сегодня за это в церкви уже от священника попало… Батюшка Петровичу по шее дал…» «Это каким же образом?» «Почему образом? Он ему подсвечником врезал…»
   Максу наконец удалось затащить Беркута в автобус, пообещав ему на следующий день обед в японском ресторане. «Осьминогов я еще не пробовал… - заинтересованно протянул тот, - А это лучше, чем китайская кухня?» «Тебе понравится…- пропыхтел Удалов, запихивая Беркута на сиденье, - к экзотике тебе уже не привыкать…» «Артурище, с тебя коньяк! - Попов свято блюл свои меркантильные интересы, - щас спать будешь! Макс, готовь два пузыря «Гжелки»! Холст сегодня играть не будет, я ему мандолину малость подпортил…»
     Вполз Холстинин. Судя по его виду, ему было не до игры и не мандолины. Распространяя вокруг неповторимый устойчивый запах, от которого так и хотелось закусить, Петрович плюхнулся в кресло и достал из спинки сиденья еще пол-литра        «Jack Daniel’s». Ловким движением открутив пробку, он на одном дыхании опустошил бутылку и швырнул ее в окно. Раздавшийся из-за окна отборный мат свидетельствовал о том, что емкость попала не абы в кого, а в лидера группы «Ленинград». Нет смысла пересказывать, куда послал Шнур бутылкометателя... Холст на посыл не среагировал, а потянулся за футляром с мандолиной. Все затаили дыхание. Но Холстинин даже не заметил оборванных струн. Вместо этого он извлек фляжку, взболтал ее, открыл… «Белая лошадь, - принюхался Дуб, - вот за что я Петровича уважаю, так это за то, что у него везде выпивка заначена… Не удивлюсь, если он сейчас из кофра еще бутылку вытащит…» В подтверждение его мыслей Холст пошарил на верхней полке и на лету поймал выпавшую оттуда четвероугольную бутыль. «Виталь, выпить хочешь?» - скоординировав взгляд на Дубе, спросил Холстинин. «Ну ты, Вовка, даешь…» - выдохнул Дуб со смешанным чувством страха и уважения. «Ну будешь?» «Буду…» - обреченно согласился Дубинин. «Тогда наливай!..» - из последних сил пробурчал Холст и окончательно ушел в себя…

     На следующий день Петровича разбудил грохнувшийся на него том философа то ли XXI, то ли XX века…. Философии ему это не прибавило, а вот головной боли… Столкнувшись в коридоре лбом с зеркалом, Холст только и смог подумать: «Ничего себе…» «Ничего хорошего…» - хмыкнул чей-то голосок. Однако это отдельная история…
    Квартет в составе Дуба, Беркута, Удалова и Попова хорошо посидел в ресторане. Японском, как и было обещано. Вкуса осьминогов, правда, никто не запомнил… Зато соответствующие почести были оказаны выпивке, честно заработанной Поповым, и которой он, в свою очередь, не мог не поделиться с друзьями. Отдохнуть, увы, им не удалось - вместо бренчания мандолины пришлось слушать несмолкаемый храп Холста, а это было намного хуже, чем его игра… Но по литру ребята Сереге все равно поставили. Старался же человек!
    В номере «МК» появилась статья о прошедшем фестивале. Особо было отмечено, что «Король и шут» на этот раз превзошли сами себя и чуть не разнесли сцену вместе с декорациями. Отвечая на вопрос журналиста: «В чем секрет такого зажигательного выступления?» Горшок сказал: «Первый раз был такой клевый допинг… Я там нашел офигительно улетные мухоморы, захавал…Меня не…во плющило… Заеду туда еще раз… За мухоморами».
     Кипелыч, прочитав статью, зашвырнул газету на шкаф и растянулся на диване: «Хоть кому-то мои мухоморы помогли…».
      Шнур появился на канале MTV с новой непечатной песней «О, черт возьми, какая мука», шишкой на лбу и радужным фингалом под глазом. Объясняя причину появления всего вышеперечисленного, он употребил настолько непарламентские выражения в адрес своего пожелавшего остаться неизвестным вдохновителя и автора росписи по его, шнуровскому, фейсу, что послушать его сбежалось все телевидение. Кое-кто даже записывал особо забористые обороты…
      Из мира животных новости были гораздо более мирные. Новый мавринский питомец прижился у него дома, отъелся и стал еще лохматее. Теперь гости часто путают рыжего Маврика с его рыжей псиной. Действительно, со спины их не различить…
     А Харьков в последнее время часто ходит по Птичьему рынку. Прошли слухи, что он присматривает там тигрового питона… Хочет сделать коллеге ответный презент… Леха подумывал об обезьяне, но то ли не нашел ее на Птичке, то ли решил, что две обезьяны в доме Дубинина - это уже перебор…